Здесь простиралось царство великой Тьмы.
Той, древней, стократ могущественной, спящей в оковах трусливого Света. Той, что боишься разбудить ненароком, лишним шагом, неосторожным словом. Свет покинул эти земли столетия назад, не решившись побороть до конца владычицу ночи.
Но жизнь принадлежит не одному Свету. Под сенью Спящей прекрасные солнечные леса переплелись в дремучие дебри, душистые мхи и травы утонули в нескончаемых болотах... Мирные летуны, питавшиеся ягодами, мутировали в плотоядных убийц, а плавающие змеи, чьей пищей были насекомые, обзавелись ядом и клыками... Тьма перекраивала по-своему неписанные законы, дабы увеличить власть. Царство росло, пока не поглотило земли...
И где как не здесь спрятаться Свету.
Однажды вечной ночью, во время шторма с дождём, в лесную лагуну упала капсула с гостем из дальнего мира.
Обведя печальными глазами тёмные своды леса, гость опустил голову. Он мог бросить вызов властвующей Царице, схлестнуться с ней на равных, победить или пасть...
Но вместо этого он, скрепя сердце, склонился перед вечным врагом и скрыл свой Свет под её покровом...


* * *


Густолистые кроны волновались под ветряными порывами, рассыпая прохладную липкую росу. Потемневшие лианы догнивали, освобождая из вековых объятий тонкие стволы, лопаясь от старости и напряжения. Жёлтая труха цвета и запаха мертвечины при каждом движении ствола высыпалась в смутно мерцавшую гладь болотных «оконцев».
Иногда приоткрывало глаза плавающее «бревно», выжидая, когда кто-нибудь летающий или бегающий завязнет в иле.
В рощице среди тумана виднелся холмик из травы и земли, слишком округлый по форме и симметричный, чтобы быть прихотью природы. Изогнутый корень защищал его от капризной непогоды. Под навесом из прошлогоднего камыша гостеприимно светилось окошечко. Металл створок произвели по промышленной технологии, его искусно и крепко обмазывала речная глина. За прозрачным листом взгляду открывалась одна-единственная комнатка.
Там хозяйничало приземистое существо, которое казалось старше самого толстого и развесистого дерева на болотах.
Оно помешивало густое варево, испускавшее своеобразный, но соблазнительный аромат. Заострённые длинные уши подрагивали в предвкушении предстоящего ужина – или обеда с завтраком. В этих краях время текло медленно, словно вязло в клочьях серого тумана.
– Ммм, – проскрипело существо, – в холодную осень суп утешение для старого желудка.
Оторвавшись от плитки, оно проковыляло к сундучку, откуда, погромыхав, вытащило тарелку. Но через миг довольное личико сморщилось, проявляя отпечаток прожитых лет. Глаза стали неимоверно печальными, словно заключили всю боль Вселенной.
Вздохнув, существо отложило тарелку.
– Йода, – послышался тихий голос.
Из свечения обрисовывался высокий силуэт.
Широкий плащ песчаного цвета, белоснежная туника, крепкие ладони на широком поясе. Длинные волосы за спиной, высокий широкий лоб, волевой подбородок, нос как на древних царских монетах.
– Ты, Куай-Гон, – узнало существо, не оборачиваясь. – Вовремя являешься ты, в минуты когда особо поболтать мне хочется.
Чёрные глаза посерели. Йода набрал в грудь воздух и выдохнул:
– Тяжкое испытание предстоит мне. Боюсь не справлюсь я. И не зачеркну прежнюю ошибку свою. Стар я.
Призрачный гость улыбался, покачал головой:
– Действительно стары вы стали. Лет тридцать пять назад даже под пыткой такое бы не сказали.
Йода рассмеялся.
– Под пыткой, хмм? Но глуп и слеп тогда я был... Врага не разглядел и не узнал.
– Время – река, текущая в одну сторону, а память об ошибках – рябь от брошенного камня. Не стоит обращать на неё внимания, достаточно не кидать булыжники впредь. А у вас скоро появится шанс всё исправить, глупо и слепо им не воспользоваться.
Йода грустно махнул в сторону:
– Такое исправишь. Поиску посвятил жизнь, но врагом друг один из близких оказался...
Неспешным вихрем прилетело воспоминание, словно пузырь лопнувшее на спокойной поверхности.

* * *


Серые залы Сената, одновременно такие знакомые и приобретшие незнакомый подавляющий оттенок. Гвардейцы, сменившие ярко-синие плащи на мантии древнего цвета войны.
Чёрное грязное пятно вместо человека, которого знал много лет. Отёкшая маска урода вместо доброго, вдохновлявшего на победы лица. Хриплая издёвка вместо обычно вежливого голоса:
«Я долго ждал этой минуты. Мой маленький, зелёный ...друг».
И ответ:
«Правление ваше завершится скоро. Жаль, коротким было оно».
И клинок светлого цвета жизни против луча алой тьмы в сиянии слепяще-фиолетовых разрядов.


* * *


- «В Силе нет невозможного», – снова улыбнулся Куай-Гон, – много лет назад вы сами мне так сказали. И поэтому я стою здесь и разговариваю с вами. Поэтому не погиб Оби-Ван. Поэтому вы не уйдёте в никуда после смерти.
– Не прожил ты тысячи лет, чтобы об ошибках так запросто рассуждать. Не отпускают меня они. Сотни лучших моих воспитанников Тьма поглотила.
Когти царапали дерево столешницы.
– А Избранный разрушен и потерян. Будь ты жив, не вышло бы такого...

* * *


«Велика Сила в нём», – гладит бородку Пло Кун.
«Нет, – отрезает темнокожий мастер Винду, – учить его мы не будем».
«Нет?!!»
Удивлению Куай-Гона слепости Совета нет предела.
Сильная ладонь успокаивающе стискивает плечо мальчика с дальней окраины.
В тех больших голубых глазах плещется отчаяние, перемешанное со страхом, одиночеством и слезами.
Куай-Гон взмахивает рукой.
«Он же Избранный! Разве вы не видите?»
«Будущее мальчика туманно», – складывает корявые лапки Йода.
А Мейс Винду чеканит в неизменно-рубящей форме:
«Он переросток».
«В таком случае я сам буду его учить. Анакин станет моим падаваном».
Но словам, произнесённым по повелению сердца, сбыться не суждено...


* * *


– Анакин не потерян. Его судьба определена древними предсказателями и скоро явит себя. С вашей помощью.
– Неужто? – недоверчиво крякнул Йода, кося глазом на призрака. – Так ли и с моей?
– Всё зависит от вас, – развёл руками Куай-Гон, – отвергнете или примете нового ученика. Пророчество про Избранного сбудется в любом случае, но обретёте ли вы в себе покой?
– Гармония, – задумался Йода. – Желал бы я её... Но где она – в отречении или следовании пути своему? Сложно ответить и мне, живущему девять столетий.
– Ищущий гармонию – ищущий вчерашний день. К вам она придёт сама. Просто следуйте зову сердца.
Лукавая улыбка была ответом на фразу.
– Живой Силы проповедник ты.
Куай-Гон кивнул.
– Да. Я верен себе и после смерти.
Но Йода, прикрыв веки, признался:
– Страх вселяет в меня это болото, Куай-Гон. Мрак издавна царствует среди джунглей. Думал затеряться я здесь, не нашли бы меня. Но, пряча, подавляет она меня тихонько. Бессилен я к борьбе...
– «Бездействие страшнее действия, совершай или не совершай» – ваши слова.
– Истинно так, – покачал ушами Йода, – пока учил, молодой я был. Среди гнилых лесов старый стал. Искушаешь меня ты.
Он усмехнулся.
– Искушаю, – заулыбался Куай-Гон. – Тревоги, боязнь и боль с успехами и гордостью за ученика будет последними лучами перед вечной ночью.
Старичок хихикнул, поднимаясь и нашаривая клюшку:
– Выражаешься цветисто. Себя узнаю.
Призрак смущённо развёл руками и растворился в стене.
– Эх, – глянул в дымящийся котелок Йода, – остынет ужин.

* * *


Тяжко вздыхая и поминутно останавливаясь, он брёл к заросшей лианами лагуне, куда когда-то упала капсула с гостем из дальнего мира.
Там, гудя перегретыми двигателями, садился крестокрыл с бело-синим астродроидом, его изрядно потрепало атмосферным штормом и густолесьем.
Пилот, чей взор походил на льдистого цвета глаза мальчика, тридцать пять лет назад стоявшего перед бдительным оком Совета, уже стянул шлем, тряхнул золотистой шевелюрой и принялся перебирать пожитки на берег...